Концепция личностного знания Майкла Полани связана с идеей неявного знания — невозможно полностью высказать в словах то, что человек знает. Другими словами, в деятельности человека всегда остается нечто невысказанное. Язык неразрывно связан с жизнью и поведением человека, поэтому Полани пишет:
‘Для бестелесного интеллекта, совершенно чуждого вожделению, боли или чувству комфорта, большая часть нашей лексики была бы абсолютно непонятной.’
Для обозначения проблемы Полани выбрал термин неартикулированный, например, неартикулированный интеллект (inarticulate intelligence). Я оставлю эту терминологию без изменения: артикулированный означает то, что можно сказать, неартикулированный — неявное знание.
Ниже обсуждение нескольких цитат, которые мне понравились. Разговор про невозможность полной высказываемости знания связан с определенным парадоксом, поскольку в конечном итоге каким-то образом все-таки удается высказать в словах то, что нельзя высказать в словах. Например, проведение границы между тем, что можно высказать, и тем, что нельзя, позволяет определенным образом понять, что же нельзя высказать.
Полани видит эту проблему и поэтому он пишет таким образом:
‘Утверждение о наличии у меня такого рода знания [неартикулированного] вовсе не означает, что я вообще не могу о нем говорить; оно означает лишь, что я не могу говорить о нем адекватно, причем самое утверждение о наличии невыражаемого в словах знания уже есть свидетельство этой неадекватности.’
В главе выделяется три разных области соотношения между словесными выражениями и неявным знанием.
‘(1) Область, в которой компонент молчаливого неявного знания доминирует в такой степени, что его артикулированное выражение здесь, по существу, невозможно. Эту область можно назвать «областью невыразимого».’
Полани приводит такие примеры:
‘С такого рода неполной артикулированностью знания мы сталкиваемся повсеместно. В самом деле, я могу, ничего не высказывая, ездить на велосипеде или узнать свое пальто среди двадцати чужих. Однако ясно сказать, как именно я это делаю, я не в состоянии. Тем не менее это не помешает мне с полным правом утверждать, что я знаю, как ездить на велосипеде и как найти свое пальто. … Поэтому я имею право утверждать, что я знаю, как это делать, хотя в принципе и не могу сказать точно (или даже вообще не могу сказать), что же именно я знаю.’
Полани относит этот уровень к экзистенциальному пониманию:
‘То, что я при этом понимаю, имеет для меня некое значение, причем это значение оно имеет само по себе, а не в том смысле, в каком знак имеет значение, обозначая какой-нибудь объект. Такого типа значение я выше назвал экзистенциальным.’
С моей точки зрения хорошим примером данной категории будет обсуждение восприятия. Я вижу перед собой красный шарик на столе и я понимаю, что передо мною на столе лежит красный шарик. Однако более этого по сути дела сказать нечего. Все попытки обсуждения этой ситуации при введении в рассмотрение восприятий практически неизбежно заканчиваются переходом к теории виртуального мира. Последняя является отличным примером того, когда адекватные высказывания становятся невозможными. То ли восприятие красного шарика находится в голове человека, то ли нет — понять это совершенно невозможно.
‘(2) Область, где названный компонент существует в виде информации, которая может быть целиком передана хорошо понятной речью, так что здесь область молчаливого знания совпадает с текстом, носителем значения которого оно является.’
Чтобы понять сказанное рассмотрим разбираемый в книге пример. Человек, знающий несколько языков, читает письмо. Он понимает написанное, но далее он не может вспомнить на какой языке было написано письмо. Должен признаться, что такое случалось и со мною.
Это дает право различать написанное и понятное. В данном случае по содержанию они совпадают, но в то же время они отличаются друг от друга. Есть текст и есть смысл текста, то есть, в данном случае текст превращается в смысл
‘Именно это мы и имеем в виду, когда говорим, что читаем текст; и именно поэтому также мы не говорим, что его наблюдаем.’
‘(3) Область, в которой неявное знание и формальное знание независимы друг от друга. Здесь возможны два принципиально разных случая, а именно: (а) случай дефектов речи, обусловленных деструктивным воздействием артикуляции на скрытую работу мысли; (б) случай, когда символические операции опережают наше понимание и таким образом антиципируют новые формы мышления. Как об (а), так и о (б) можно сказать, что они составляют части области затрудненного понимания.’
Речь идет в данном случае про формальные рассуждения. На этом пути мы может прийти к чему-то новому, но также есть возможность оказаться в тупике:
‘Словесные комбинации могут служить неистощимым кладезем истинного знания и новых существенных проблем; но они же могут быть и источником чистой софистики.’
Один из примеров в книге связан с введением в математику новых типов чисел: отрицательных, иррациональных, мнимых, трансфинитных. Формальные операция приводят к возникновению объектов, которые кажется на первый взгляд бессмысленными и отвергаются. Однако постепенно приходит понимание что такие объекты важны и их вполне можно с успехом использовать.
Точно также происходит с обычным языком при поиске концептуальных понятий и категорий. Появляются словосочетания и термины, которые изначально вызывают раздражение, поскольку они противоречат внутреннему состоянию человека. Тем не менее, далее внутреннее понимание может совпасть с найденными концептуальными понятиями.
Характеристика этого процесса в описании Полани:
‘Надо иметь в виду три момента: данный текст; концепция, содержащаяся в нем, опыт, к которому эта концепция может относиться. Высказывая суждение, мы делаем попытку согласовать друг с другом эти три момента. Результат этой попытки нельзя предсказать исходя из предшествовавшего использования языка, поскольку, во-первых, он может предполагать решение скорректировать или вообще как-то видоизменить способ использования языка. Во-вторых, вместо этого решения мы можем принять и другое: сохранить прежнее словоупотребление и переинтерпретировать свой опыт в терминах некоторой новой концепции, содержащейся в нашем тексте, или по крайней мере рассмотреть новые проблемы, ведущие к переинтерпретации опыта. И в-третьих, мы можем решить вообще отказаться рассматривать данный текст в качестве осмысленного целого.’
В заключение следует отметить, что Полани отвергает лингвистический анализ для нахождения решения. Решение может быть получено только в рамках деятельности и опыта:
‘Таким образом, разногласия, касающиеся природы вещей, не могут быть сведены к спорам по поводу словоупотребления. Если мы предполагаем, что какое-то устройство — вечный двигатель, то невозможно решить, верно это или нет, путем исследования употребляемых терминов.’
‘Если наша задача — анализ условий, при которых данное слово правильно применяется, нам необходимо смотреть целеустремленно и проницательно сквозь термин «справедливость» на саму справедливость: это и будет верное употребление термина «справедливость», то самое, которое мы хотим определить. Смотреть вместо этого на само слово «справедливость»—значит разрушать его смысл.’
Информация
Майкл Полани, Личностное знание. На пути к посткритической философии. 1985. Глава 5, Артикуляция (первое издание на английском в 1958 году).