Начало:
Абсолютные предпосылки Брайана Грина
Глава 5 книги Грина ‘Частицы и сознание‘ заканчивается критикой свободы воли. В своей критике Грин не оригинален:
‘Тем не менее, оставаясь на физикалистских позициях, не будем забывать, что вы и я — не что иное, как совокупность частиц, поведение которых полностью управляется физическим законом. Наш выбор есть результат того, что наши частицы движутся тем или иным способом по нашему телу.’
Такое часто можно услышать от физиков. Это прямое следствие из второй предпосылки (Существуют законы физики, выраженные на языке математики). Физики стараются смягчить свой вывод путем того или иного рода компатибилизма. Они хотят показать, что никто не мешает рассказывать истории о «свободе» при рассмотрении людей. На этом пути Грин отделяет «свободу» от «свободы воли»:
‘Наша свобода — это не свобода от физических законов, на которые мы никак не можем повлиять. Наша свобода в проявлении вариантов поведения — мы можем прыгать, думать, воображать, наблюдать, рассуждать, объяснять и так далее, — недоступных для большинства прочих наборов частиц.’
‘Понятие свободы не требует свободной воли. Ваш героический поступок, спасший мне жизнь, хотя и следует оценить по достоинству, проистекает из действия физических законов и потому не является актом свободной воли.’
Грин упоминает компатибилизм — он подчеркивает, что подчиненность законам физики не является катастрофой и если приглядеться, то можно найти немало «свободы» в своем поведении (я бы вспомнил про число степеней свободы в физике).
Теперь рассмотрим, что Грин говорит о свободе воли с точки зрения третьей предпосылки (Единство науки на основе редукционизма). Это позволяет более точно понять его предыдущие высказывание про истории на разных уровнях организации. Первая цитата еще оставляет некоторую надежду на хоть какую-нибудь возникаемость:
‘Мы чувствуем, что мы сами — авторы своего выбора, своих решений и действий, но редукционистская история ясно показывает, что это не так. Ни наши мысли, ни варианты нашего поведения не могут вырваться из тисков физического закона. Тем не менее причинно-следственные связи в цепочках событий, составляющих основу наших высокоуровневых историй — почувствовав голод, я поставил пиццу в духовку, затем проверил ее температуру, затем чиркнул спичкой, — очевидны и реальны. Мысли, реакции и действия имеют значение. Они влекут за собой последствия. Они являются звеньями в цепи физического развертывания. Неожиданно с точки зрения нашего опыта и интуиции другое — то, что такие мысли, реакции и действия произрастают из предшествующих причин, которые просачиваются сквозь законы физики.’
Однако следующая цитата ставит жирную точку в рассуждениях о свободе воли:
‘Но поскольку история человеческого уровня должна быть совместима с редукционистским описанием, нам необходимо усовершенствовать язык и представления. Нам нужно отставить представление о том, что наш выбор, наши решения и действия проистекают исключительно из источника внутри каждого из нас, что порождаем их мы сами совершенно независимо, что рождаются они из размышлений, выходящих за рамки физического закона.’
То есть, истории о свободе воли человека несовместимы с третьей предпосылкой. Эти истории ложны, поскольку на их основе мы не можем представить себе согласованный набор историй на всех уровнях.
Мне больше всего нравится переход к долженствованию. Частицы двигаются сами по себе, они вызывают мысли и реакции, но при этом по какой-то причине в будущем они по всей видимости должны несколько изменить свои траектории для того, чтобы истории о свободе воли исчезли из человеческого лексикона. Другими словами, мир развивается, как он развивается, ничего изменить нельзя, поэтому мы должны улучшить мир путем прекращения всяких разговоров про то, что человек может изменить мир.
Приведу еще одну чудную цитату из примечаний про ответственность за поступки:
‘Вы — это частицы, из которых вы состоите, и если ваши частицы делают что-то предосудительное, это значит, что что-то предосудительное делаете вы.’
Перейдем к первой предпосылке (Наука cможет объяснить все). Грин не вдается в детали по поводу науки и как она делается. Я углядел только следующие высказывания:
‘мы, физики, стараемся добиться того, чтобы наблюдения и эксперименты вкупе с трудноописуемым интуитивным математическим чутьем вели нас к конкретным физическим законам.’
‘Главная задача науки — отдернуть завесу, которая заслоняет собой объективную реальность, поэтому научные описания должны соответствовать стандартам логики и проверяться при помощи воспроизводимой экспериментальной экспертизы.’
‘Однако именно столетия усилий позволили нам выработать исследовательский инструментарий — математические и экспериментальные методы, которые вместе составляют строгий массив научной практики. Это методы, которые мы передаем студентам и молодым исследователям. Это методы, доказавшие свою способность к надежному выяснению скрытых свойств реальности.’
Как всегда остается общий вопрос, что такое «мы», которые делают науку и какова роль отдельного ученого в этом процессе. В книге без ответа остается вопрос, можно ли себе представить ученого, который занимается наукой и у которого нет свободы воли. Также остается непонятным, что Грин называет научным знанием. Тем не менее, есть любопытное высказывание, которое можно вполне использовать для обсуждения этого вопроса:
‘Когда я сижу здесь, набирая на клавиатуре свои мысли, меня не беспокоит понимание того, что на уровне элементарных частиц все, о чем я думаю, и все, что я делаю, представляет собой непосредственное развитие физических законов, которые мне неподконтрольны. Для меня важно, что мой набор частиц, в отличие от моего стола, моего стула и моей кружки, способен демонстрировать громадное и разнообразное множество вариантов поведения. В самом деле, мои частицы только что составили это самое предложение, и я рад, что они это сделали. Конечно, эта реакция — не что иное, как армия моих частиц, выполняющая свои квантово-механические приказы, но это не снижает реальности ощущения. Я свободен не потому, что могу заменить собой физический закон, но потому, что моя чудесная внутренняя организация раскрепостила мои поведенческие реакции.’
Рассмотрим ученого, который обдумывает наблюдения, выдвигает гипотезы, рассматривается возможно экспериментов для подтверждения или опровержения этих гипотез, проводит эти эксперименты, обрабатывает результаты и убеждает своих коллег в своей правоте. Если сказать, что поведение ученого укладывается в описание выше, то что, собственно говоря, остается от науки? Можно ли назвать полученные результаты в ходе описанном Грином процессе знанием?
Можно поставить такой вопрос. Грин является сторонником теории струн. В то же время другие физики, например Ровелли, поддерживают теорию петлевой квантовой гравитации. Как можно в духе цитаты выше представить себе обсуждение между двумя физиками того, какая из теорий является истинной. Пусть каждый из участников такого обсуждения подчиняется законам физики, но остается непонятно почему законы физики озвучивают устами разных физиков разные теории.
Также совершенно непонятно, каким образов в данном случае предполагается движение к объективной истине, про которую говорит Грин в своей книге. Мир развивается, как он развивается, ученые говорят то, что обусловлено движением их частиц, сторонник теории струн просто не может говорить иначе, сторонник теории петлевой квантовой гравитации также не может говорить иначе, тоже самое относится к сторонникам альтернативных физик. Каким образом движение частиц в каждом человеке ведет к появлению того, что можно было бы назвать объективным знанием?
Для описания картины мира Грина в отношении научного знания я бы предложил следующую аналогию. Представим себе игру Жизнь с такими правилами, что при некоторой выбранной начальной конфигурации игра развивается таким образом, что через некоторое время правила игры Жизнь появляются изображенными на экране дисплея. Таким образом детерминизм в принципе не мешает тому, что правила игры Жизнь открываются в детерминированной эволюции игры Жизнь. Теперь только остается убедить себя в правдивости истории того, что, правила игры Жизнь были открыты передвигающимися глайдерами, которые и начертили правила игры на дисплее. Я бы сказал, что компатибилизм Грина ограничен исключительно такой схемой.
Продолжение следует:
Брайан Грин: математика vs. эволюционные идеи
Информация
Брайан Грин, До конца времен: Сознание, материя и поиск смысла в меняющейся Вселенной, Пер. с англ. — М.: Альпина нон-фикшн, 2021.