Начало:
Абсолютные предпосылки Брайана Грина
Брайан Грин: нет свободе воли vs. научный поиск
В величественных построениях Грина громадное значение имеют законы физики, выраженные на языке математики. Я уже приводил цитаты по этому поводу, но в качестве введения приведу еще одну:
‘Затем мы анализируем эти законы математически, чтобы определить, возможно ли такое состояние среды в первые мгновения существования Вселенной, которое могло бы запустить стремительное расширение пространства.’
В данном случае возникает вопрос статуса математики и Грин хорошо характеризует первую возможность, связанную с математическим платонизмом:
‘математика — это источник реальности, воспроизводящий закономерности мира в соответствии с математическими истинами? Моя романтическая чувствительность склоняет меня к последнему. Как чудесно воображать, что наши математические манипуляции касаются самых основ реальности.’
‘Я часто говорю так, будто математические уравнения обитают в окружающем нас мире, неустанно контролируя в нем все физические процессы, от кварков до космоса. Возможно, это действительно так. Возможно, когда-нибудь мы установим, что математика вшита в ткань реальности на фундаментальном уровне. Когда работаешь с уравнениями изо дня в день, представляется, что это на самом деле так.’
‘Я не последователь Платона, но все же я, по существу, представлял, что математика и физика преодолеют не только время, но и обычные атрибуты материальной реальности.’
Другая возможность, которая рассматривается в книге в качестве альтернативы, связана с тем, что математика не принадлежит вечности, а создана человеком для решения практических задач и просто из любопытства (математика — это не открытие, а изобретение):
‘Может быть, математика — это язык, который разработало человечество для описания встреченных закономерностей?’
‘моя не столь сентиментальная часть допускает, что математика — это язык нашего собственного изобретения, разработанный отчасти из-за излишней склонности к закономерностям. В конце концов, математика вряд ли значительно способствует выживанию.’
‘Исторически физическая интуиция наших предков питалась информацией о закономерностях, очевидных в повседневной жизни, от падающих камней до ломающихся ветвей и несущихся потоков; инстинктивное понимание повседневной механики несет в себе явную пользу для выживания. … Формируя интуицию и развивая когнитивные способности, эволюция положила начало нашему образованию в области физики, но более полное понимание пришло к нам посредством человеческого любопытства, выраженного языком математики. Результирующие уравнения, составленные на этом языке, чрезвычайно полезны в исследовании глубокой структуры реальности; тем не менее они вполне могут быть творениями человеческого разума.’
Таким образом, Грин вполне допускает возможность того, что математика не связана с физической реальностью:
‘Хотя я считаю это маловероятным, но допускаю возможность, что в будущем, когда мы с гордостью покажем инопланетным гостям свои уравнения, они вежливо улыбнутся и скажут, что они тоже начинали с математики и лишь затем открыли настоящий язык реальности.’
Более того, Грин особо подчеркивает, что он возвращается к идее о изобретении математики человеческим разумом при рассмотрении роли человека во Вселенной (одна из важных тем в книге):
‘Я придерживаюсь этой точки зрения [математика — творение человеческого разума], когда фокус нашего внимания переключается на качества, помогающие оценивать человеческий опыт.’
‘Правда и ложь, добро и зло, судьба и цель, ценность и смысл — все это глубоко полезные концепции, но я не отношусь к числу тех, кто верит, будто моральные и ценностные суждения существуют помимо человеческого разума. Мы сами изобретаем эти качества. Мы не берем их с потолка.’
Отмечу, что полезно сравнить эти цитаты с тем, что Грин говорил о свободе воли. Опять же все крутится вокруг вопроса, что такое «мы» — в книге Грина ответа на него нет. Как бы то ни было, сказанному выше дается обоснование в духе эволюционной психологии:
‘Примерно как естественный отбор сформировал наши интуитивные представления об основах физики, он поучаствовал также в формировании нашего внутреннего чувства морали и шкалы ценностей.’
Рассмотрим вторую возможность появления математики более подробно. В данном случае делается в целом правильный вывод из четвертой предпосылки (Происхождение разума в ходе биологической эволюции). Биологическая эволюция связана с выживаемостью и размножаемостью и таким образом не стоит приписывать разуму возможности, выходящие за эти занятия. В этом смысле вторая и третья предпосылки (Существуют законы физики, выраженные на языке математики и Единство науки на основе редукционизма) сводятся по сути дела к историям, которые в силу эволюционных преимуществ разум наловчился сам себе рассказывать. Более того, возникает серьезная проблема с первой предпосылкой (Наука cможет объяснить все), поскольку отнесение правды и лжи к человеческим изобретениям ставит под вопрос возможность достижения объективной истины. Сравним цитату про правду и ложь со следующим высказыванием Грина:
‘Красота науки состоит в том, что путем непрерывных исследований доктрины одной эпохи тщательно переосмысливаются учеными следующей и таким образом сдвигаются все ближе и ближе к цели — объективной истине.’
С моей точки зрения вряд ли можно совместить два высказывания друг с другом.
В целом общая проблема связана с тем, что наука хочет достичь вечности, а вечность оказывается недостижимой:
‘Тем не менее несмотря на то, что мы можем осмысливать вечность и стремиться к вечности, прикоснуться к вечности мы, судя по всему, не в состоянии.’
Правда, в силу сказанного выше становится сомнительно, что «мы» из книги Грина в состоянии даже осмысливать вечность.
Информация
Брайан Грин, До конца времен: Сознание, материя и поиск смысла в меняющейся Вселенной, Пер. с англ. — М.: Альпина нон-фикшн, 2021.
См. также:
Математика эволюции или эволюция математики?
Происхождение математики путем естественного отбора
Истина с эволюционной перспективы