Издержки демократизации: Как меланхолия превратилась в депрессию

В книге Карин Юханнисон ‘История меланхолии‘ проанализирована роль меланхолии в западной культуре. Среди прочего в книге прослеживается связь статуса в обществе и меланхолии. Изначально считалось, что на такое способны только представителя высшего общества — предполагалось, что низшие классы на подобные чувства принципиально не способны. Можно вспомнить, например, гравюру Альбрехта Дюрера Меланхолия с грустящим ангелом. Такое дано далеко не каждому.

Со временем обнаружилось, что чувства есть у всех людей, и меланхолия постепенно стала превращаться в медицинский диагноз. В этом смысле в настоящее время интеллектуалу, который попытается сыграть в меланхолию на картине Дюрера, просто пропишут антидепрессант. Ниже несколько цитат из книги на эту тему, хотя должен сказать, что подборка цитат не отражает позицию автора. В книге позиция более сбалансирована.

‘Чувства наглядно демонстрируют социальные различия: чем благороднее происхождение человека, тем тоньше его душевная организация. Не только «высокие» (нервность), но и «низкие» чувства (отвращение) могут использоваться в качестве инструмента классового анализа. Депрессия, бессонница и даже сновидения долгое время считались привилегией аристократии. Роман «Берлин. Александерплатц» Альфреда Дёблина (1929) поразил современников тем, что в нем описывались богатство чувств и сила страдания воров, мошенников и проституток – людей, находящихся на самом дне общества.’

‘В XVIII веке чувствующий субъект выходит на авансцену общественной жизни. Чувства в буквальном смысле слова становятся видимыми. Они превращаются в инструмент социальной коммуникации. Каждое проявление чувств значимо и определенным образом характеризует человека. Тень, омрачившая чело, слеза или обморок в нужный момент позволяют отличить нежную душу от грубой, возвышенную от приземленной, они также демонстрируют, что человек не только сам остро переживает происходящее, но и наделен даром эмпатии. Тогда же становится популярным один из основных тезисов в истории меланхолии: Тот, кто принимает окружающий мир всерьез, должен не бояться страданий. Удовольствие и радости жизни удел примитивных душ. А чувствующий субъект – это субъект с тонкой душевной организацией.’

‘В XVIII веке существовало представление о классовой обусловленности человеческого организма. Все люди имеют нервы, но нервы разные. У элиты нервные волокна тоньше, чувствительность выше. Вкус, фантазия и интеллект также ставились в зависимость от тонкости нервной системы. «У представителей высшего общества лучше чувствительность, выше мыслительные способности, сильнее желания и восприимчивость к боли, живее воображение», – писал Джордж Чейни, один из наиболее ярых сторонников этой теории.’

‘Не только чувства, но и мораль в прежние времена считались привилегией правящих классов. «Низам» отказывали и в том и в другом. Кожа рабочего, его мышцы и нервы устроены иначе, нежели у людей из высших слоев, утверждал Адам Смит. Чувствительность не свойственна простому люду от рождения, плебеи могут только копировать манеры у знати.’

‘Однако именно в качестве приметы времени нервозность приобрела невыразимую привлекательность. В 1920-е годы это состояние считалось признаком элитарности и интеллектуальности. Современный человек должен быть нервным. Человеку, который что-то собой представляет, следует быть нервным. Это состояние, пограничное между болезнью и здоровьем, между ролью, позой и гендерной идентичностью, – неопределенность придает ему очарование. Нервозность давала право вести особый образ жизни, много ездить, посещать модные курорты, общаться.’

‘Гельпах делает краткий социальный анализ и приходит к выводу, что нервозность – привилегия элиты. У современной буржуазии есть «новое психическое качество» – раздражительность, в отличие от рабочего класса, который является ведóмым, то есть «эмоционально несамостоятельным».’

‘Когда ранимость доходит до предела, наступает нервный срыв. Число зарегистрированных случаев достигло пика в 1900 году. Почему? Возможно потому, что в обществе существовало представление о творческой личности с мощным интеллектом, работающей на износ ради блага цивилизации. Макс Вебер открыто рассказывает о своем нервном срыве, коллеги и начальство относятся к его заявлению с уважением.’

‘История меланхолии связана с образом неординарного мужчины. Депрессия в наши дни ассоциируется с безымянной женщиной. Джулиана Скьезари пишет в своей книге «Гендер и меланхолия»: «Замещение гламурной меланхолии на непрезентабельную депрессию сопровождается “сменой пола”, что иллюстрирует значимость гендерных ролей». Если мужские чувства имели в обществе и культуре высокий статус, то женские всегда недооценивались. Это наглядная иллюстрация общего положения: при смене пола (с мужского на женский) или класса (от более высших к более низшим) диагноз деградирует и теряет статус. Мужчина-меланхолик считался элитой, женщина в депрессии – неудачница.’

‘Как видите, у представителей рабочего класса феномен усталости рассматривался чисто физиологически и не предполагал какой-либо культурной составляющей. Никаких нервов, меланхолии или «мимозного» характера, только биология. «Понедельничная депрессия» была единственным допущением того, что рабочим тоже может быть свойственна ранимость души.’

‘Итак, усталость деградировала вслед за нервозностью и меланхолией. Она стала ассоциироваться с астеническим типом личности и непрестижными женскими проблемами. И то и другое казалось ерундой на фоне глобальных проектов создания общества всеобщего благополучия. Перенапряжение и нервный срыв стали непрестижными, поскольку обозначали реакции, не соответствующие норме. «Народному дому» были нужны бодрые и эффективные граждане.’

‘Как чувствительность, так и нервозность долго ассоциировались с общественной элитой и распространились на рабочий класс только тогда, когда причину этих состояний стали искать в психике, а не в нервах человека (в секуляризованном обществе то, что связано с душой, не имеет высокого статуса). Таким образом, меланхолический рабочий или нервная женщина из рабочей среды появились лишь в недавнее время. Демократизация подорвала престиж меланхолии. Когда меланхолик впал в депрессию, он потерял свою исключительность.’

Информация

Карин Юханнисон, История меланхолии, 2009.

Обсуждение

https://evgeniirudnyi.livejournal.com/287824.html


Опубликовано

в

©

Метки: