В книге ‘Четыре десятилетия научного объяснения‘ американского философа науки Уэсли Сэлмона (Wesley C. Salmon, 1925 — 2001) рассматривается история обсуждения вопроса о научном объяснении с 1948 года, момента выхода классической статьи Карла Гемпеля и Пауля Оппенгейма ‘Логика объяснения‘, до 1989 года.
Предыдущий период рассмотрения этого вопроса отнесен к преисторическим. Отмечается, что в первой половине двадцатого века считалось, что наука не занимается объяснениями — наука описывает, предсказывает и позволяет контролировать природу. Объяснения же принадлежат метафизике или теологии и таким образом они исключались из научной деятельности (хороший пример — книга Пьера Дюгема).
Проблема заключалась в том, что было непонятно каким образом отделить научное объяснение от метафизического (другими словами лженаучного). В статье Гемпеля и Оппенгейма была предложена дедуктивно-номологическая модель объяснения, которая позволяла исключить метафизические вопросы из рассмотрения. Таким образом, это было главным толчком для возвращения в философию науки идеи о том, что центральной задачей науки является именно объяснение.
Статья Гемпеля и Оппенгейма построена в духе того времени, когда считалось, что неоднозначность в обсуждении таких вопросов связана с недостатками естественного языка — слова обладают многозначностью, в предложениях всегда играют оттенки смысла, которые разные образованные люди понимают по-разному и т.д. Предполагалось, что образованные люди смогут достигнуть согласия только при использовании строгих формальных языков.
Таким образом, Гемпель и Оппенгейм формализовали процесс объяснения. Они ввели в рассмотрение строгие формальные термины экспланандум (что подлежит объяснению) и эксплананс (что объясняет), а также строгие формальные требования к тому, что можно считать объяснением. То есть, если некоторое объяснение удается перевести в предложенный формализм, его можно признать научным объяснением. Если не удается, то нельзя.
Вначале философы науки с восторгом приняли идею Гемпеля и Оппенгейма и она обрела статус общепризнанной. В лагере философов науки некоторое время царило практически полное единодушие (крайне необычное состояние для философии). Однако за прошедшие сорок лет, описанных в книге, все вернулось в нормальное состояние — философы разделились на группы, которые предлагают несовместимые друг с другом модели научного объяснения, и шансы на достижение согласия пренебрежимо малы. Формальные языки не помогли достичь согласия между образованными людьми. Более того, похоже что философы науки положили идею формализации языка в ящик несбыточных надежд.
Что же произошло за сорок лет? Как обычно, формальная линия демаркации не сработала. Были найдены примеры, которые проходили формальную проверку, но которые не принимались за объяснения. С другой стороны были объяснения, которые хотелось считать научными, но которые никак не укладывались в прокрустово ложе дедуктивно-номологической модели. Так, одна из проблем была связана с использованием законов, основанных на теории вероятности. На это пути были предложены модели индуктивного статистического объяснения, дедуктивного статистического объяснения, статистической релевантности и др.
Также были философы науки, которые решили встать на позиции научного реализма — наука объясняет как действительно устроен мир. Этот вопрос на самом деле принадлежит метафизике и поэтому логические позитивисты хотели всячески избежать его обсуждения. В результате термин объяснение в рамках дедуктивно-номологической модели не слишком отличается от термина описания. В основу объяснения в модели Гемпеля и Опенгейма положены законы. Возьмем, например, закон всемирного тяготения. Что это — объяснение или описание?
Представителям научного реализма хотелось большего и они предложили каузально-механическую модель объяснения. Мне показалось, что это ничто иное как возврат к позициям философии науки первой половины девятнадцатого века. Было бы интересно сравнить позицию современным философов науки, продвигающих каузально-механическую модель объяснения (объяснение соответствует знанию о скрытых механизмах природы), со взглядами Джона Гершеля и Уильяма Уэвелла. В чем, собственно говоря, заключается отличие?
С другой стороны представители научного антиреализма (позиция по духу близка к идеям логического позитивизма — не ввязываться в метафизику) хотели ввести в научное объяснение контекст. В конечном итоге именно люди предлагают научные объяснения, а формализациа дедуктивно-номологической модели исключает людей из рассмотрения. Это привело к появлению прагматических моделей научного объяснения.
Следует упомянуть еще одно направление — так называемую унификационистскую модель объяснения. В данном случае под научным объяснением понимается единое описание ряда различных явлений. В книге Сэлмона эта модель периодически упоминается, но подробно не рассматривается.
Общая проблема книги с моей точки зрения связана с рассматриваемыми примерами. Они достаточно специфичны и я не уверен, что они имеют отношение к реальной науке. Утрированно увиденное можно представить так — мы предложили решение для одномерной задачи, а желающие смогут без труда распространить его на N-мерный случай. Было бы интересно найти книгу, в которой та или иная модель объяснения систематически применяется хотя бы к одной области науки.
Я бы отметил следующую проблему в дедуктивно-номологической модели объяснения. В целом модель соответствует тому, что можно увидеть в физике — на базе законов, начальных и граничных условий строится математическая модель явления, которая затем решается. С этой точки зрения разницы между объяснением или предсказанием нет, Гемпель был совершенно прав. Проблема однако состоит в том, что в дедуктивно-номологической модели объяснение состоит из утверждений в рамках определенного языка. В то же время перевод математический модели на язык утверждений предполагает интерпретацию, а она является неоднозначной. Поэтому возможна ситуация, когда ученые согласны с математической моделью и расчетами и в то же время предлагают разные интерпретации и разные объяснения.
В книге практически не рассматривается биология, поскольку Сэлмон является представителем философии науки, а не философии биологии. Связь с биологией просматривается при рассмотрении телеологического или функционального объяснения. Интересно отметить, что пример с сердцем, который использует Джерри Фодор при рассмотрении естественного отбора, взят от Гемпеля. Он ввел в рассмотрение функциональное объяснение и на этом пути надо было сказать, что такое функция. Соответственно, Гемпелю необходимо было решить вопрос, что является функцией сердца — перекачивание крови или издание шума. Гемпель предлагал решение, но в конце концов он считал, что функциональное объяснение в рамках дедуктивно-номологической модели неполноценно.
Сэлмон приписывает Лэрри Райт решение телеологическому объяснению (1976 год, книга Larry Wright, Teleological Explanations). В его рамках поведение организма по достижению цели (например, охотящаяся кошка) объясняется тем, что в прошлом подобное поведение организма приводило к цели. Такое типично эволюционное построение в рамках естественного отбора. Интересно отметить, что первое появления такого поведения не считается функцией, функция устанавливается только в рамках естественного отбора. Как обычно, первое появление такого поведения приписывается мутации.
Я бы сказал, что на этом пути остается открытым вопрос, можно ли концепцию естественного отбора рассматривать как объяснение. Надо будет посмотреть на какие ухищрения идут философы биологии, чтобы признать теорию естественного отбора объяснением. С моей точки зрения естественный отбор не впишется ни в одну модель объяснения, упомянутую в книге.
Информация
Wesley C. Salmon, Four Decades of Scientific Explanation, 1990
См. также перевод на русский статьи из Стэнфордской философской энциклопедии: Джеймс Вудвард, Научное объяснение
Полезно сравнить взгляды современных философов науки с таковыми Дюгема: Пьер Дюгем: Физическая теория, её цель и строение