Просмотрел ‘Физика и философия‘ Вернера Гейзенберга. Книга мне понравилась, поскольку Гейзенберг хорошо знаком с философией и историей физики. Впрочем более точно сказать, что он активно участвовал в создании квантовой механики и в этом смысле история физики в один из поворотных моментов разворачивалась на его глазах.
В книге большое внимание уделено несовместимости квантовой механики с материализмом 19-ого века. Я посвящу этому вопросу отдельную заметку, а эта будет связана с тем, что Гейзенберг считал реальным. Взгляды Гейзенберга иногда связываются с позитивизмом. Например, Д. И. Блохинцев характеризовал его позицию таким образом (Гейзенберг — это махист):
‘Копенгагенская физическая школа ещё в самом своём возникновении связывала себя с махизмом и в дальнейшем весьма способствовала развитию субъективистских взглядов на сущность квантовой механики. Так, Гейзенберг в основу своей методологии кладёт так называемое «начало принципиальной наблюдаемости», согласно которому предметом исследования физики должны быть лишь принципиально наблюдаемые величины.’
Однако это не соответствует действительности — ниже цитаты из книги Гейзернбера:
‘Наши ощущения не являются первичными соединениями цветов и звуков. То, что мы воспринимаем, мы всегда воспринимаем уже как «нечто», как некую вещь, и потому весьма сомнительно, что вообще можно что-либо понять, если вместо вещей в качестве последних элементов реальности принять ощущения.’
‘позитивистская схема мышления, развитая на базе математической логики, в целом слишком ограниченна для описания природы, в котором все же необходимо употреблять слова и понятия, не всегда строго и точно определенные.’
Следует отметить, что Гейзенберг в книге говорит о современном позитивизме, но в любом случае его позиция явно не соответствует точке зрения Эрнста Маха и Венского кружка начала двадцатого века. В качестве исходной точки отсчета для реальности Гейзенберг выбирает повседневную жизнь и связанный с ней обыденный опыт и язык. Правда, следует отметить, что Гейзенберг увязывает их с языком классической физики.
‘Понятия классической физики являются уточненными понятиями нашей повседневной жизни и образуют важнейшую составную часть языка, являющегося препосылкой всего естествознания. Наше действительное положение в естествознании таково, что для описания эксперимента мы фактически используем или должны использовать классические понятия. Иначе мы не поймем друг друга.’
‘Всякое описание явлений, опытов и их результатов также основывается на языке как на единственном средстве понимания. Слова этого языка выражают понятия повседневной жизни, которые в научном языке физики могут быть уточнены до понятий классической физики. Эти понятия представляют собой единственное средство однозначной передачи сообщений о процессах, расположении приборов в опытах и их результатах. Поэтому когда физика-атомщика просят дать описание того, что реально происходит в его опытах, то слова «описание», «реальность» и «происходит» могут относиться только к понятиям повседневной жизни или классической физики. Как только физик попытался бы отказаться от этой базы, он потерял бы возможность однозначно объясняться и не смог бы развивать свою науку далее.’
Более того, в конце книги при сравнении языка науки и обычного языка Гейзенберг говорит об исключительной важности последнего:
‘Кроме того, развитие и анализ современной физики способствуют пониманию, что понятия обыденного опыта, как бы неточны они ни были, по-видимому, являются более устойчивыми при расширении нашего знания, чем точные понятия научного языка, которые образуются как идеализация одной весьма ограниченной группы явлений. В сущности, это и неудивительно, так как понятия обыденного языка образованы путем непосредственной связи с миром, и они описывают реальность; они, правда, не очень хорошо определены и потому с течением времени претерпевают изменения, так как изменяется сама реальность, однако они никогда не теряют непосредственной связи с реальностью. С другой стороны, научные понятия представляют собой идеализации. Они выводятся из экспериментов, произведенных с помощью совершенных вспомогательных средств, их значения точно установлены путем аксиом и определений. Только на основе таких точных определений можно связывать понятия с математической схемой и затем математически выводить в этой области бесконечное многообразие возможных явлений. Однако в процессе этой идеализации и точного определения теряется непосредственная связь с реальностью. Понятия всегда очень хорошо подходят к той части реальности, которая является предметом исследования. В других областях явлений соответствие теряется.’
‘Мы знаем, что всякое понимание в конце концов покоится на обычном языке, так как только в этом случае мы уверены в том, что не оторвались от реальности, и поэтому мы должны быть настроены скептически против любого вида скепсиса в отношении этого обычного языка и его основных понятий и должны этими понятиями пользоваться так, как ими пользовались во все времена.’
В книге Гейзенберг также вводит понятие ‘практический реализм’, который противопоставляется метафизическому и догматическому реализму:
‘мы объективируем положение, если утверждаем, что его содержание не зависит от условий, при которых оно может быть проверено. Практический реализм допускает, что имеются положения, могущие быть объективированными, и фактически опыт повседневной жизни в большей своей части состоит из таких положений. … Практический реализм всегда являлся существенной основой естествознания и останется таковым в будущем.’
Мне понравилась позиция Гейзенберга в этом отношении. Наука является неотъемлимой частью повседневной жизни и обыденного опыта, а обычный язык является основой языка науки. Я бы охарактеризовал эту позицию как модифицированный наивный реализм.
Информация
Вернер Гейзенберг, Физика и философия. В кн. Физика и философия. Часть и целое, Наука, 1989.
Часть ‘Физика и философия‘ взята из издания: В. Гейзенберг. Физика и философия, 1963. Перевод выполнен с книги Werner Heisenberg, Physik und Philosophie, 1959
Блохинцев, Д. И. Критика идеалистического понимания квантовой теории. Успехи физических наук 45, no. 10 (1951): 195-228.