Стефано Бордони в книге ‘Когда историография встретилась с эпистемологией: истории и философии науки во франкоязычных странах во второй половине девятнадцатого века‘ дает широкую панораму обсуждений того времени, связанных с наукой. Важно отметить, что в этой дискуссии активно принимали участие сами ученые. Книга завершается подробным обсуждением философии и истории науки Пьера Дюгема (в другой транскрипции Дюэма). Ниже я выпишу информацию из книги об обсуждении свободы воли (главы ‘Математика и детерминизм‘ и ‘Ученые и философы о детерминизме‘).
В 1878 году математик и физик Жозеф Буссинеск (Joseph Boussinesque, 1842 — 1929) опубликовал эссе с выразительным названием ‘Примирение истинного механического детерминизма с существованием жизни и моральной свободы‘. В своей работе Буссинеск объединил вместе три темы: решение дифференциальных уравнений в математике, отношение между уравнениями движения и действительным движением реальных систем, детерминизм в рамках натурфилософии.
Главная идея была связана с обстоятельством, что решение некоторых дифференциальных уравнений приводило к точке бифуркации (сингулярности), когда решение подходило к двум независимым дальнейшим путям. Таким образом Буссинеск считал, что в рамках дифференциальных уравнений можно найти способ выхода за рамки механического детерминизма и тем самым получить возможность рассмотрения живых существ.
В целом Буссинеск хотел предложить средний путь между крайним редукционизмом и использованием витальных сил. Он считал, что можно ввести в рассмотрение два режима — действующие и направляющие силы. Таким образом свобода и детерминизм не противоречили бы друг другу, а следовали друг за другом, поскольку использование бифуркаций позволяло заменить действующие силы в определенный момент времени на направляющие. Буссинеск говорил следующее:
‘Существование сингулярных решений и гибкость, которую они привносят в последовательность событий, могли бы предложить математическое представление разницы между жизненно важными движениями, главным образом преднамеренными движениями, и движениями, которые выполняются исключительно под действием физических законов.’
Барре де Сен-Венан (Barré de Saint-Venant, 1797 — 1886), наставник Буссинеска, отмечал в связи с этим взрывообразные процессы — минимальное действие, стремящееся к нулю, могло вызвать огромный эффект в физическом мире. В книге отмечается, что Джеймс Максвелл размышлял похожим образом в небольшом эссе 1873 года ‘Свидетельствует ли прогресс физической науки о каком-либо преимуществе точке зрения о необходимости (или детерминизме) перед таковой о случайности событий и свободе воли?‘, не предназначенного для широкой публики. В нем Максвелл также обсуждал возможность взаимодействия между душой и телом путем использования сингулярных точек и нестабильностей. Также в книге отмечаются похожие идеи о связи нестабильностей и жизни в книге шотландского физика Бальфура Стюарта (Balfour Stewart) 1873 года ‘Сохранение энергии — элементарный трактат об энергии и ее законах‘.
В 1878 математик Жозеф Бертран (Joseph Bertrand, 1822 — 1900) подверг критике эссе Буссинеска в резкой и саркастической форме. Бертран не выступал против свободы воли как таковой, он просто считал, что поход Буссинеска в корне неправильный и что не имеет смысла связывать математическую теорию механических систем с концепциями выбора, свободы и воли. Буссинеск в ответ написал, что:
- его задачей было предложить научный путь к возможному решению;
- речь шла не о самом решении, а о возможной структуре решения, связанной с формой жизни;
- в науке выдвижение гипотез является обычной формой работы.
С другой стороны, подход Буссинеска понравился Джеймсу Максвеллу. Он отметил, что опора на математику и законы природы оставляет рассмотрение проблемы внутри рамок научной теории.
В 1880 году Эмиль Дюбуа-Реймон в лекции ‘Семь мировых загадок‘ в том числе рассмотрел идеи Буссинеска. Он посчитал, что Буссинеск близок к витализму и что вопрос сочетания ментального и физического таким образом решить не удастся. Отмечу, что в то же время Дюбуа-Реймон подчеркивал, что даже при полном знании механического движения атомов и молекул семь проблем, в том числе свобода воли, останутся нерешенными (см. Эмиль Дюбуа-Реймон: Не знаем и не будем знать).
Среди философов шло параллельное обсуждение свободы воли. Философ Альфред Фулье (Alfred Fouillée, 1838 — 1912) в 1872 году защищал тезис, что усложненный детерминизм вполне можно совместить со свободой воли в силу взаимодействия сознания и материальных процессов. Философ Шарль Ренувье (Charles Renouvier, 1815 — 1903) в 1878 году подверг критике работу физика Бальфура Стюарта. В 1883 году Ренувье вернулся к рассмотрению свободы воли и опубликовал несколько работ, посвященных отношениям между философией и наукой.
Ренувье относил вопрос свободы воли и детерминизма к философским проблемам; он считал, что наука как таковая не может участвовать в рассмотрении этого вопроса. Этот вопрос выходит за рамки обычного опыта, поэтому этот вопрос невозможно решить путем наблюдений или использованием математических моделей. Ренувье также рассматривал аргументы, связанные с возможным участием ментального в инициировании взрывоподобных процессов. Ему импонировала эта идея, но в конце концов он говорил, что на этом пути невозможно объяснить связь ментального и физического.
В работе 1885 года ‘Очерк систематической классификации философских учений‘ Ренувье критически рассмотрел отношения между философией и наукой. Он рассмотрел гипотетический характер научных теорий и неопределенности, вносимые использованием упрощенных математических моделей и идеализаций. В представлении Ренувье наука разделялась на три уровня: эмпирический, теоретический и метафизический; при этом именно последний уровень приближал науку к философии. Тем не менее, согласно Ренувье связь между теоретическим и метафизическим уровнями была возможно только при использовании сомнительной экстраполяции, которая уводила рассмотрение далеко за рамки возможной эмпирической проверки. Таким образом, Ренувье говорил о создании новой мифологии в картине мира, которая получалась при переносе воображаемых движений атомов и молекул на абсолютно все явления, включая человеческие свойства.
В книге говорится, что американский психолог Уильям Джеймс опирался на результаты обсуждения свободы воли во Франции при разработке философии прагматизма. Помимо этого я нашел в работе Адольфа Лазарева (он использовал транскрипцию Джемс) интересное описание, как ранние работы Ренувье помогли Джеймсу выйти из состояния депрессии:
‘Один вопрос, по-видимому, больше всего занимал и тревожил Джемса в эту пору его философских исканий, и этот вопрос, как ни менялся ответ Джемса на него, оставался для Джемса главенствующим во всю его жизнь.
Это был вопрос о том, значит ли что-нибудь человеческая индивидуальность в мировом ходе вещей или нет.
И, по-видимому, Джемс, в духе того натуралистического детерминизма, который составлял господствующую философию тех годов, склонялся скорее к ответу отрицательному. …
Высказываясь впоследствии о том, что произвело в нем благодетельную перемену, Джемс выдает, где было самое больное его место. Он называет — по крайней мере, это всегда первое, что он называет — своим целителем французского философа Шарля Ренувье.
Джемс стоял у края бездны и тщетно силился преодолеть ее доводами от интеллекта. В эти дни в Essais Ренувье он нашел освобождающее слово. «Как? — обращался как бы Ренувье к тем, кто, как Джемс, жаждали высвободиться из петель мирового детерминизма, — вы хотите свободы воли и хотите быть вынуждаемы к признанию ее аргументами, которым была присуща принудительность? Вы хотите свободы и в то же время хотите, чтобы признание ее было последним звеном в цепи необходимости? Разве это не вопиющее противоречие? Если есть свобода воли, то разве утверждение ее не должно быть актом свободного суждения? Разве не сама свобода должна взять на себя дело свободы?» Таков приблизительно ход мысли Ренувье, так поразивший Джемса.
«Первым актом моей свободной воли, заявляет согласно с Ренувье Джемс, будет вера в свободу воли». До того самоубийство представлялось ему единственным дерзанием, в котором он проявил бы свободную инициативу. Но теперь, благодаря философии Ренувье, он начал «возрождаться к духовной жизни» и обретать веру «в реальность своей личности и ее творческую силу».
Однажды, пишет Джемс-отец (это было весной 1873 г.) Вильям в радостном возбуждении влетел к нему в комнату, восклицая, что душа его просветлела, и что он обрел здоровье. И на вопрос отца, чему обязан он этой спасительной переменой, Вильям назвал разные вещи: чтение Ренувье, Уордсворта, но больше, чем все другое, то, что он покинул мысль будто всякое душевное расстройство должно иметь физическую базу. Он увидел, что дух функционирует вне зависимости от какого-либо материального принуждения и поэтому может быть трактуем сам по себе, и это влило здоровье в его жилы.’
В заключение отмечу, что в книге также разбираются взгляды на проблему свободы воли и детерминизма математика и экономиста Антуана Курно (Antoine Cournot), физиолога Клода Бернара (Claude Bernard), врача Роберта фон Майера (эквивалентность работы и теплоты), философа Эрнеста Навилля (Ernest Naville), эрудита Жозефа Дельбёфа (Joseph Delboeuf) и математика и историка математики Поля Таннери (Paul Tannery).
Информация
Stefano Bordoni, When historiography met epistemology : sophisticated histories and philosophies of science in French-speaking countries in the second half of the nineteenth century, 2017. Chapter 4, Mathematics and Determinism. Chapter 5. Scientists and Philosophers on Determinism.
Адольф Лазарев, Философская судьба Вильяма Джемса / Путь.— 1932.— № 35 (сентябрь).— С. 20—55.