Увидел в статье историка Питера Деара интересное описание того, как в ходе научной революции семнадцатого века с легкой руки Фрэнсиса Бэкона произошла существенная трансформация понятия ‘натурфилософия’. Ранее натурфилософия носила исключительно созерцательный характер — практическое применение натурфилософских знаний не предполагалось. Другими словами, в натурфилософии до семнадцатого века не было разделения на теорию и практику, поскольку практика из рассмотрения полностью исключалась:
‘Как отмечал Рудольф Гоклениус, немецкий автор философского лексикона 1613 года, с точки зрения перипатетиков, философия интересуется поведением и свойствами вещей (disciplinis et habitibus), оставляя в стороне инструменты (instrumenta). Таким образом, Гоклениус явственно исключает практические техники и их использование; они не являются предметом (натуральной) философии. Думать иначе — значит совершать категориальную ошибку.’
Таким образом переход к современной точке зрения — успехи технологий являются лучшим подтверждением справедливости научных теорий — во многом является достижением семнадцатого века:
‘одно из важнейших событий научной революции — преобразование натуральной философии, превратившее ее в ученом европейском мире в предприятие совсем иного рода — предприятие, в рамках которого, как утверждал Бэкон, мастерские (works) могут обеспечивать доказательство философских истин, а их продукция преподносится как главное моральное оправдание натуральной философии. Это изменение получило выражение в так называемой экспериментальной философии, и концепция экспериментализма со временем сделала с натуральной философией очень странные вещи.’
В статье трансформация натурфилософии связана с трактатом Фрэнсиса Бэкона ‘О достоинстве и приумножении наук‘ (1605). Ниже два высказывания Бэкона, приведенные в статье Деара:
‘Пользуясь знакомыми схоластическими терминами, мы можем сказать, что следует разделить учение о природе на исследование причин и получение результатов: на части теоретическую и практическую. Первая исследует недра природы, вторая переделывает природу, как железо на наковальне.’
‘Мне прекрасно известно, как тесно связаны между собой причина и следствие, так что иной раз приходится при изложении этого вопроса говорить одновременно и о том, и о другом. Но поскольку всякая плодотворная и основательная естественная философия использует два противоположных метода: один — восходящий от опыта к общим аксиомам, другой — ведущий от общих аксиом к новым открытиям, я считаю самым разумным отделить эти две части — теоретическую и практическую — друг от друга.’
В настоящее время такая точка зрения воспринимается как нечто само собой разумеющееся; надо только заменить ‘философия’ на ‘наука’. В те времена философия считалась наукой и Бэкону требовалось подчеркнуть твердую опору, которую философия приносит в решение практических задач. Для этого он искусно поменял значения используемых понятий; ниже то, как Деар охарактеризовал стратегию Бэкона:
‘Бэконовская попытка обеспечить работающему знанию интеллектуально респектабельную родословную потребовала новой концептуализации области знания, называемой натуральной философией. Его увертки в стремлении наделить практическое, операциональное знание статусом и легитимностью натуральной философии тем не менее показывают, как далек он был от ее традиционного понимания.’
Конечно, потребовалось время для того, чтобы идеи Бэкона охватили народные массы. Этой концепции были приданы современные формулировки во второй половине девятнадцатого века и по всей видимости именно тогда она стала частью общественного мнения о науке.
Натурфилософия была выброшена из рассмотрения и была заменена на науку. Теоретические рассмотрения были полностью отданы фундаментальным наукам, а технологические успехи связывались с прикладными науками. При этом последним отводилась достаточно техническая роль — настоящими являлись именно фундаментальные науки. Питер Деар приводит по этому поводу выразительную цитату биолога Томаса Гексли:
‘Я часто жалею о том, что это выражение, «прикладная наука», вообще было изобретено. Она предполагает, что существует вид научного знания, имеющий прямое практическое применение, который можно изучать отдельно от другого вида научного знания, лишенного практической полезности и называемого «чистой наукой». Но не существует большей ошибки, чем эта. То, что люди зовут прикладной наукой, не более чем применение чистой науки к отдельным классам проблем. Оно состоит в дедукции из общих принципов, установленных при помощи рассуждения и наблюдения, образующих чистую науку. Никто не может быть уверен в надежности подобной дедукции, пока не будет иметь четкого представления об указанных принципах, что возможно только благодаря личному опыту тех операций наблюдения и рассуждения, которые лежат в их основании.’
Как видно, с времен Гексли мало что изменилось. В статье Деара обсуждается проблематичность связи практических успехов и созерцательных взглядов на устройство мира. Приведу только один пример:
‘Так, радиоволны были получены Генрихом Герцем на основе варианта электромагнитной теории, предложенного Джеймсом Кларком Максвеллом и побудившего Герца принять вместе с ним допущение существования всепроникающего эфира — этим допущением Максвелл руководствовался на протяжении всего построения теории электромагнетизма. Теперь едва ли кто-то верит в существование максвелловского эфира, но люди до сих пор привычно используют электромагнитное излучение Герца.’
То есть, технологические успехи отнюдь не означают, что созерцательные взгляды на устройство мира были правильными. При этом таких примеров в истории науки и технологий не перечесть.
Мне понравился такой взгляд на научную революцию семнадцатого века. Он неплохо отражает появление современных взглядов на науку. Ведь действительно правильность естественнонаучной картины мира обычно объясняют именно успехами технологического развития, а в то же время большая часть научной картины мира носит исключительно созерцательный характер.
Следует отметить, что у понятия ‘научная теория’ есть несколько значений. С одной стороны, это математический формализм, который основан на законах физики и который позволяет в настоящее время проводить виртуальные испытания виртуальных изделий. Например, рынок инженерных расчетов, основанный на решении уравнений физики, неуклонно продолжает расти. В этом смысле знание в виде программного обеспечения в буквальном смысле слова является силой.
С другой стороны, математический формализм физики сопровождается созерцательными рассуждениями об устройстве мира. Например, можно услышать про инфляционную теория образования вселенной, параллельные вселенные, квантовые теории сознания и даже рассуждения о том, что вселенная самообучается. Можно ли сказать, что успехи технологий доказывают правильность подобных высказываний? Вряд ли, поскольку среди самих физиков нет согласия по этим вопросам и крайне сомнительно, что согласие на этом пути будет достигнуто.
В философии науки продолжаются бесконечные споры между представителями научного реализма (раз теории работают, то картина мира правильная) и научного антиреализма (роль научное теории сводится к сохранению феноменов, но не более того). Это обсуждение хорошо вписывается в представленные выше отношения между созерцательными описаниями устройства мира и практикой.
В заключение отмечу только один вопрос, связанный с математикой. Что, собственного говоря, можно сказать о картине мира отталкиваясь от факта ‘необъяснимой эффективности математики в естественных науках’? Научные реалисты этот вопрос обычно замалчивают. Я бы предположил, что он так и останется открытым.
Информация
Питер Деар, Историей чего является история науки? Истоки идеологии современной науки в раннее Новое время. Логос, 30, no. 1 2020, с. 29-62.
Обсуждение
https://evgeniirudnyi.livejournal.com/279334.html
12.04.2021 К методологии науки
Текст ниже навеян прочтением статьи Питера Деара.
Я бы сказал, что перед разговором о методологии должна быть озвучена цель науки. На этом пути можно предложить две отличающиеся друг от друга цели:
1) Поиск того, как устроен мир.
2) Поиск того, как улучшить жизнь.
Где-то начиная с Нового времени появилась идея, что наука может помочь при решении обоих задач и что научный метод разрешит все вечные проблемы, поскольку философия относилась к науке. Жизнь однако показала, что наука в обоих вопросах важна, но ее роль отнюдь не определяющая. По-моему, интерес к научной методологии пропадает именно по этому поводу. Но я бы не сказал, что это катастрофа.
Первый вопрос связан с мировоззрением (идеализм, материализм, есть Бог, нету Бога), а наука как таковая оказалась независящей от этих вопросов. То есть, научная методология ну никак не помогает решить вечные проблемы. Мы приходим к метафизике и в конечном счете каждый делает свой выбор. При этом каждый трактует научные достижения в свою пользу.
Второй вопрос связан с тем, что такое хорошо и что такое плохо, поскольку иначе нельзя сказать, это улучшение жизни или нет. Опять же научная методология в данном случае достаточно бессильна, поскольку мы приходим к политике. Я боюсь себе даже представить общество, в котором политика будет твориться на основе научной методологии.
В целом, научная методология будет полезной при решении практических задач. Однако роль ученых в решении практических задач достаточно ограничена, их решеним в основном занимаются инженеры, бизнесмены и политики. У них есть своя методология решения практических задач. Было бы интересно сравнить научную методологию с тем, что использует большинство людей на практике.
https://evgeniirudnyi.livejournal.com/270885.html
10.12.23. Технонаука в 17-ом веке
‘Точно так же, как реформированная естественная философия должна была способствовать восстановлению чистого первоначального христианства, так же и техническая полезность новой практики должна была восстановить человечество в его правах владычества над природой. Бэкон в своем прославленном «Великом восстановлении наук» заметил, что, по его убеждению (и это убеждение было далеко не только его), человечество, отпав от благодати в Эдемском саду, утратило свое прежнее технологическое господство над природой. Религиозной обязанностью было восстановить такое полновластие, и новая естественная философия могла бы сослужить в этом лучшую службу.’
‘В середине XVII в. некоторые ученые-практики даже описывали восстановление технологического контроля над природой в терминах милленаристской эсхатологии, возвещающей наступление Царствия Божия уже на этой нашей земле. Они говорили, что только когда человечество своими собственными силами восстановит изначальное господство над естественным миром, тогда Христос придет снова, чтобы править на земле тысячу лет еще до общего воскресения. Такие убеждения они выводили из пророчеств библейской Книги Даниила.’
Стивен Шейпин, Научная революция. В кн. Научная революция как событие, 2015.