Пролистал книгу Елены Косиловой ‘Парадигмы субъектности‘. В книге рассмотрены представления о субъекте от Декарта до наших дней. Было интересно посмотреть как дискурс о субъекте менялся по ходу времени — от субъект ведет дискурс до дискурс порождает субъекта. К терминологии:
‘Не все авторы употребляли именно слово «субъект». В аналогичном значении употребляются и термины: Я, английское Self, а иногда и сознание (mind), и душа, и человек. Если есть проблема познания и действия, проблема отношения к миру — все термины будут аналогичны термину «субъект». В других случаях аналогии может и не быть, особенно со словами «душа» и «человек» — они могут употребляться совсем в других контекстах.’
Подумал, что было бы интересно применить к субъекту рассмотрение в духе повествования от разных лиц. Ниже то, что получилось. Рассмотрим известное высказывание Декарта из ‘Размышлений о первой философии‘:
‘Итак, я сделаю допущение, что … какой-то злокозненный гений, очень могущественный и склонный к обману, приложил всю свою изобретательность к тому, чтобы ввести меня в заблуждение: я буду мнить небо, воздух, землю, цвета, очертания, звуки и все вообще внешние вещи всего лишь пригрезившимися мне ловушками, расставленными моей доверчивости усилиями этого гения; я буду рассматривать себя как существо, лишенное рук, глаз, плоти и крови, каких-либо чувств: обладание всем этим, стану я полагать, было лишь моим ложным мнением.’
Как можно охарактеризовать рассмотрение мира с такой точки зрения? Субъект смотрит вокруг себя и воображает ощущаемое и увиденное результатом обмана злого волшебника. Настоящая реальность представляется ему в виде этого волшебника, который из-за злых умыслов представил субъекту все, включая его тело, не так, как все выглядит на самом деле (например, реальность — это мозг в бочке).
По-моему, такое рассмотрение вполне можно назвать воображаемой точкой зрения от первого лица. Можно также отметить сходство с мифом Пещеры Платона. Субъект воображает, что он находится в Пещере и что все его восприятия являются всего лишь тенями реальности, которая находится где-то за пределами Пещеры.
Следует особо отметить важность воображения для развития науки. Декарт в духе размышлений выше в конце концов пришел к выводу, что настоящий мир содержит только протяженность. Остальные чувственные качества — цвет, запах, вкус и т.д — принадлежат исключительно субъекту. Поэтому физика должна заниматься только тем, что может быть измерено, а что нельзя измерить не принадлежит реальному миру. Эта программа была более последовательно оформлена Джоном Локком в виде первичных и вторичных качеств. Первые принадлежат миру, вторые субъекту.
Такое представление о мире в духе Пещеры Платона оказалось исключительно плодотворным для развития физики; такая картина полностью соответствовала видению Галилея о книге Природы, написанной на языке математики. Это дало толчок математизации физики, что в свою очередь привело к представлению о законах природы, выраженных математическими уравнениями. За пределами Пещеры находятся объекты, выраженные на языке математике, сам субъект при этом находится в Пещере и получает информацию в виде чувственных или вторичных качеств.
Отнесение протяженности к первичным качествам смогло несколько сгладить отделение субъекта от внешнего мира. Вначале оставалась иллюзия, что несмотря на отсутствие вторичных качеств во внешнем мире, субъект тем не менее мог получить непосредственный доступ к форме и расположению объектов. Далее однако стало понятно, что такое невозможно. Если субъект видит синюю чашку перед собой, но при этом в мире нет синего, то у субъекта нет возможности непосредственно схватить форму чашки и пространственные отношения. Как заметил Беркли, если вторичные качества не существуют, то первичные тем более не существуют.
Некоторое разрешение проблемы предложил Кант. В книге Косиловой его программа выражена таким образом:
‘«Настоящая» реальность состоит из вещей-в-себе и непознаваема; данная нам реальность, или феноменальный мир, состоит из явлений, которые создаются нашими познавательными способностями.’
‘Чтобы суждения рассудка были корректными, они не должны выходить за пределы возможного опыта. Если суждения не основываются на данных чувственности, а предметом их являются сами априорные формы трансцендентальной субъектности (данные в особом виде восприятия или рефлексии — «созерцании»), тогда суждения носят всеобщий, или априорный, характер.’
По сути дела Кант признал невозможность достижения субъектом знания о том, что находится за пределами Пещеры. В воображаемой точки зрения от первого лица по Канту субъект понимает, что где-то там, за пределами его восприятия, находится настоящий мир, но более он ничего не может о нем сказать. С другой стороны пространство и время в самой Пещере являются априорными формами чувственности субъекта.
Приведу еще пару цитат из книги про Гуссерля:
‘Прежде всего, это учение о познавательной деятельности субъекта. Оно имеет очень субъективистский характер: фактически Гуссерль рассматривает познание как конституирование, создание субъектом объекта для себя.’
‘феноменология как философия занимается тем, что не может быть иначе, тем что аподиктично, не случайно, не фактично, не «истина факта» по Лейбницу. А, наоборот, «истина разума». Это описание таких структур сознания, которые общие для всех людей не просто потому что так сложилась, скажем, в процессе эволюции, а потому, что без этого сознание вообще не будет работать.’
Если я правильно понял, то воображаемая точка зрения от первого лица по Гуссерлю начинается с причисления к сознанию субъекта окружающего мира и попытке на этой основе прийти к общим для всех субъектов заключениям (интерсубъективность).
Воображаемая точка зрения от первого лица похожа на точку зрения от всеведущего третьего лица тем, что в обоих случаях в работу включается воображение; в обоих случаях мы выходим за рамки обычного мира. В последнем случае предполагается, что доступно объективное знание о мире вне Пещеры, о мире как он выглядит на самом деле. В первом случае упор делается на познающего субъекта, предполагается, что можно понять, как субъект на самом деле познает мир.
Точка зрения от всеведущего третьего лица характерна для представителей естественных наук; в ней субъект превращается в иллюзию. Можно только отметить, что субъект с самого начала научной революции семнадцатого века был исключен из внешнего мира. Поэтому не вызывает удивления, что его там не удается найти.
Воображаемая точка зрения от первого лица характерна для философии. В ней субъект оказывается находящимся в субъективном мире своего сознания, из которого ему не удается вырваться. Это также не вызывает удивления, поскольку введение вторичных качеств изолировало субъекта от внешнего мира.
В естественных науках становится непонятно, кто занимается наукой; в философии же каким образом можно прорваться за завесу сознания. В данном контексте интересно отметить, что в настоящее время практически не обсуждается вопрос об отношениях между философией и наукой. Философы используют результаты науки, ученые в особенности при обсуждении сознания используют мысленные эксперименты философов. Некоторые когнитивисты говорят про философизацию когнитивной науки, некоторые философы про натурализацию философии. Вопрос, тем не менее, остается открытым.
Информация
Источник вдохновения:
Е. В. Косилова, Парадигмы субъектности, 2021.
См. также: Точка зрения от первого и третьего лица
Обсуждение
https://evgeniirudnyi.livejournal.com/308165.html
04.01.2024 Горе от ума одинокого мыслителя
Философы любят поставить неразрешимую проблему, а потом заняться ее решением. При этом задача ставится исходя из априорных соображений, то есть, исходя из определенной философской позиции, но эта позиция выдается как нечто само собой разумеющееся. В качестве примера приведу пару цитат из книги неокантианца А. И. Введенского ‘О пределах и признаках воодушевления’ (1892, Введение):
‘вследствие некоторых особенностей в деятельности нашего познания ни одно объективно наблюдаемое явление не может служить признаком одушевления, так что душевная жизнь не имеет никаких объективных признаков; поэтому если мы будем ограничиваться одними данными внутреннего и внешнего опыта, воздерживаясь при их обсуждении от всяких метафизических предпосылок (как материалистических, так и спиритуалистических), то нельзя будет с достоверностью решить вопрос о пределах одушевления, последнее позволительно всюду и допускать, и отрицать (употребляя то или другое предположение в смысле регулятивного принципа), смотря по тому, что окажется более удобным для расширения нашего познания.’
‘Что же касается до нашего главного вывода — отсутствия объективных признаков одушевления, то и он не представляет ничего странного, по крайней мере, ничего неожиданного: он уже подготовлен и почти сполна высказан в развитии критической философии.’
Иногда неплохо посомневаться; вопрос только в том, можно ли в рамках такой критической философии убедить себя в объективном существовании стола, за которым сидишь.