Эволюционная биология относится к естественным наукам и в то же время эволюционное объяснение представляет из себя нарратив. Науки о человеке и обществе также основаны на нарративе и у многих интеллектуалов возникает соблазн перенять нарратив из эволюционной биологии, для того чтобы объяснение выглядело более научным. Хорошим примером является книга Паскаля Буайе ‘Анатомия человеческих сообществ‘, в которой мостиком между биологией и общественными науками служит эволюционная психология.
Предполагается, что объяснения в виде эволюционного нарратива будут строго научными:
‘поскольку нет лучшего способа понять мир иначе как с помощью науки, крайне желательно было бы с помощью научного инструментария разобраться, что же происходит в человеческих сообществах.’
‘Наука позволяет наилучшим образом ответить на эти вопросы, потому что это вообще лучший способ познать действительность. Люди не придумали ничего, что глубже науки проникало бы в устройство мира, у нас нет другого столь же надежного способа поиска знаний.’
Основная идея книги связана с использованием эволюционного подхода. Когнитивные способности человека сформированы в ходе эволюции, поэтому эволюционные нарративы позволят наконец-то добиться прорыва в социальных науках:
‘ситуация меняется в значительной мере из-за того, что на стыке ряда наук, в том числе эволюционной биологии, генетики, психологии и экономики, формируется целостное понимание человеческого поведения. За последние несколько десятилетий представители различных областей науки далеко продвинулись в попытках объяснить некоторые важнейшие особенности, отличающие людей от других видов, в частности то, как люди выстраивают и организуют свои сообщества. Главной причиной этого прогресса стал радикальный отход от традиции. В какой-то момент представители общественных наук совершили роковую ошибку, посчитав, что для их предмета психология и теория эволюции не имеют никакого значения. Считалось, что для понимания истории и общества не обязательно много знать о том, как эволюционировали люди и как функционируют их организмы.’
При этом для достижения прогресса в изучении человеческих обществ необходимо отказаться от антропоморфизма в отношении человека:
‘В науке о человеке это [антропоморфизм] так же неверно, как и в науках, изучающих реки и деревья. На самом деле на протяжении многих веков антропоморфизм по отношению к людям был главным препятствием к изучению их поведения. Считалось, что у человеческих поступков есть определенные причины, что люди осознают эти причины, что в нашем разуме есть контрольная система, оценивающая эти причины и на этой основе управляющая поведением, но все эти предположения только вводили нас в заблуждение. Они препятствовали корректным исследованиям и потому должны быть отброшены.’
Приведу пример, как этот принцип выглядит на практике. В главе ‘Что лежит в основе межгрупповых конфликтов?‘ в подразделе ‘Организация больших групп с помощью сигналов‘ обсуждается важность подаваемых в коллективе сигналов. Вначале Буайе начинает с животных:
‘следует отличать сигналы, из которых можно узнать что-то об окружающей среде и других организмах, от сигналов, специально предназначенных для передачи информации. Запах оленя — признак его присутствия, но когда олень-самец трется лбом о дерево — это сигнал другим самцам. Разбухание гениталий у самки шимпанзе — не просто проявление эструса, но сигнал, привлекающий потенциальных партнеров. Разумеется, все эти сигналы возникли в ходе естественного отбора, поскольку способствовали выживанию вида.’
После животных Буайе переходит к людям:
‘люди, сигнализируя о принадлежности к конкретному союзу, тем самым не позволяют вовлечь себя в другие коалиции … Например, во время Французской революции Филипп Орлеанский, переменивший имя на Филипп Эгалите, поддержал смертный приговор своему кузену Людовику XVI. Это выражение верности новому режиму было более чем значимым сигналом и исключило для Филиппа возможность вернуться и тем более возглавить лагерь роялистов. Суть подобных сигналов не просто в демонстрации приверженности некому союзу, но и в том, чтобы сжечь все мосты, ведущие к другим.’
Вот, когнитивные способности, сформировавшиеся в ходе биологической эволюции, прекрасно объясняют поведение Филиппа Орлеанского. Правильный научный нарратив в книге выглядит именно так — вначале поведение зверей, а затем в эволюционном духе поведение людей.
Еще одно объяснение в эволюционном духе относительно воли к власти:
‘у многих людей имеется изначальное стремление к власти, как полагали многие классики философии, — то, что Ницше назвал обнаженной «похотью власти» (Machtgelust). Но почему это так?’
‘Эволюционные психологи давно заметили, что в большинстве сообществ политическая власть открывает мужчинам больше возможностей для спаривания и в определенной мере способствует благополучию женщин. … Еще более явными выглядят репродуктивные преимущества высокого статуса для мужчин: они могут получить самых желанных женщин и у них есть ресурсы, чтобы воспитать более сильное и многочисленное потомство.’
‘С эволюционной точки зрения власть — один из многих индикаторов приспособленности, которые влияют на наше поведение, то есть одна из видимых целей, как правило, на протяжении тысячелетий эволюции совпадавших с лучшей приспособленностью.’
Цитаты выше показывают стиль книги Буайе. Я бы сказал, что это по всей видимости результат врожденных когнитивных способностей убеждать, которые сформировались в саванных Африки для лучшего выживания среди себе подобных. Ниже рассмотрим еще один нарратив в качестве объяснения, связанный с количественными данными. Было найдено, что:
‘Вероятность беременности у бедных (в нижних квартилях дохода) женщин в возрасте до 20 лет выше, чем у их более обеспеченных сверстниц.’
При этом статистика показывает следующее:
‘Одним из главных и весьма неожиданных факторов, способствующих ранней сексуальной активности и ранней беременности молодых женщин, является присутствие в их жизни биологических отцов — точнее сказать, их отсутствие дома (неважно, по какой причине) в детские годы дочерей. Раздельная жизнь родителей и особенно время начала этой раздельной жизни прямо связаны с ранним менархе (началом менструаций), ранней сексуальной активностью и подростковой беременностью. Этот феномен не зависит от социально-экономического положения семей, этнических и других социальных факторов.’
В книге не обсуждается насколько надежна статистика и о каком уровне корреляции между безотцовщиной и подростковой беременностью идет речь, но предположим, что действительно есть такая значимая корреляция. Она объясняется в книге следующим образом:
‘Если девочка растет без отца, это может для нее свидетельствовать о том, что отцы в ее окружении в принципе не склонны вкладываться в потомство. А если надежная поддержка со стороны заботливого мужчины маловероятна и особых перемен к лучшему здесь не предвидится, то эффективной стратегией будет недоверие к будущему в сочетании с увеличением числа собственных потомков, и как можно раньше. Это самая вероятная модель поведения для молодой женщины на пике ее привлекательности для мужчин определенного сорта. Сочетание этих факторов способствует ранней репродуктивной стратегии, когда женщина рожает как можно больше и как можно раньше. Это объясняет другие составляющие этого феномена, например то, что молодые женщины, выросшие без отцов, больше интересуются детьми, даже чужими.’
Естественно, никакого антропоморфизма:
‘Эта связь между специфическим сигналом (нет отца) и умозаключением об условиях существования (родительская забота маловероятна) — типичный пример процессов, посредством которых окружающая среда «говорит» с когнитивными системами, которые реагируют на информацию, относящуюся к приспособленности.’
Вопрос такой. Как надо сформулировать требования к научному объяснению в виде нарратива, чтобы признать вышесказанное научным объяснением? Следует отметить, что Буайе отвергает объяснения предыдущих поколений ученых (радикальный отход от традиции) и поэтому именно приведенный нарратив является с его точки зрения прогрессивным образцом научного объяснения. Правда, я не увидел в книге объяснения почему он так считает.
Информация
Паскаль Буайе, Анатомия человеческих сообществ. Как сознание определяет наше бытие, 2019.
Pascal Boyer, Minds make Societies. How Cognition Explains the World Humans Create, 2018.