К границам науки — blog.rudnyi.ru/ru

Мне понравилось рассмотрение границ науки, проведенное Дюбуа-Реймоном. Я бы только сказал, что его рассмотрение принадлежит не науке как таковой, а философии. К сожалению, вряд ли в данном случае можно провести четкую границу и в этой заметке я просто ограничусь рассмотрением того, что случилось за прошедшее время с вопросами, поставленными Дюбуа-Реймоном.

Сразу же можно сказать, что про Ignorabimus Дюбуа-Реймона успешно забыли. По всей видимости в этом сыграла большую роль позиция, озвученная Эрнстом Махом (Анализ ощущений и отношение физического к психическому):

‘Правда, он [Дюбуа-Реймон] не сделал дальнейшего важного шага: он не понял, что если проблема признана принципиально неразрешимой, то в основе ее лежит неправильная постановка вопроса.’

‘Проблемы или решаются, или распознаются как несуществующие.’

Высказывания такого типа можно нередко услышать также в настоящее время. Посмотрим какое решение предлагал Мах. По поводу рассуждений о материи он занимал позицию, которую в современной терминологии называют научным антиреализмом. Приведу еще одну цитату Маха:

‘Как и бесчисленное множество других ученых, и он [Дюбуа-Реймон] видел во вспомогательном орудии специальной науки действительный мир.’

Согласно Маху представлениям об атомах в науке являются полезными, но не более того. В этом смысле атомы метафизически не существуют и таким образом первая загадка Дюбуа-Реймона о материи просто не возникает. Другими словами, разговоры о существовании научных сущностей беспредметны.

В целом Мах сводил физику к биологии. По ходу биологического развития появляется психика, речь, абстрактные понятия, математика и т.д. Наука рассматривается исключительно как способ экономии мышления:

‘цель физических исследований заключается в исследовании зависимости наших чувственных переживаний друг от друга, а понятия и теории физики суть лишь средства для достижения этой цели, — средства временные, которыми мы пользуемся лишь в видах экономии мышления.’

‘Здесь благотворно подействовал расцвет биологии и учения о развитии, показав (еще в 1865 году), что и всю психическую жизнь, а в особенности и занятия наукой, следует рассматривать как часть органической жизни, и тогда экономия мышления и изгнание бесполезной метафизики нашли свое более глубокое основание в потребности биологической.’

Ощущение у Маха представляло собой элементарный элемент мира, которой можно было рассматривать как физическое или психическое в зависимости от точки зрения. При этом «Я» объявлялось всего лишь комбинацией таких элементов и поэтому считалось иллюзией. В данном случае интересно отметить, что книга Маха полна «мы». Например, при обсуждении иллюзии «Я» Мах говорил так:

‘Мы слишком плохо знаем себя самих.’

Получается, что для науки «Я» не нужно и поэтому его вполне можно заменить на «мы». Наука отделяется от ученого и она начинает жить своей собственной жизнь. Голосом Маха говорит не Мах как таковой, а непосредственно наука, созданная этим самым «мы». Можно только отметить, что эта тенденция осталась до настоящего времени — ученые и философы, отрицающие «Я», сознание и свободу воли, уверены, что они говорят от имени той самой «мы»-науки.

Дюбуа-Реймон трактовал научное объяснение на психологическом уровне — объяснение эквивалентно пониманию. У Маха остался такой же подход, но существенно изменилось содержание предполагаемого понимания. В этом основная проблема трактовки объяснения как понимания — один понимает одно, другой другое. Достижение согласия путем рационального обсуждения в данном случае невозможно.

Идею о том, что нерешаемые проблемы являются псевдопроблемами, подхватили представители Венского кружка. В отличие от Маха существенно большее внимание стало уделяться логике. Предполагалось, что образованные люди все-таки смогут достичь согласия при условии, что они будут более внимательно следить за тем, как используются термины.

Постепенно это движение привело к рождению аналитической философии, которую я бы назвал новой схоластикой — в хорошем смысле этого слова, мне нравятся средневековые схоласты. Я согласен с тем, что следует стремиться к упорядочению терминологии. Философию в духе потока сознания я не воспринимаю.

Логические позитивисты также занимали позицию научного антиреализма. С этой точки зрения первый вопрос Дюбуа-Реймона также отпадал. Логические требования в конце концов привели к формулировке дедуктивно-номологической модели объяснения и стройной программы сведения специальных наук к физике в рамках единства науки. Редукционизм трактовался не в онтологическом смысле — в конечном итоге целью науки согласно логическим позитивистам являлось по-прежнему описание феноменов в человеческом мире. В этом смысле атомы оставались удобной научной конструкцией.

Тем не менее, в отличие от воззрений Маха в логическом позитивизме физические законы считались более фундаментальными, чем биологические и поэтому предполагалось, что эпистемологически биология должна свестись к физике, а не физика к биологии. Сознание как таковое позитивистов не интересовало (еще одна псевдопроблема), но гуманитарные науки в силу единства науки должны были входить в программу сводимости специальных наук.

Программа сводимости специальных наук к более фундаментальным была построена на предположении о том, что все науки используют законы — цель любой науки заключалась в открытии законов в своей области. Далее предполагалось, что законы специальных наук с использованием принципов соответствия могут быть сведены к законым более фундаментальных наук. Таким образом считалось возможным провозгласить единство науки — все науки в конечном итоге занимаются исследованием одного и того же мира.

Новое поколение философов науки решило вернуться к научному реализму. Раз ученые говорят об атомах, то атомы действительно существуют. С другой стороны, программа сводимости логического позитивизма забуксовала уже на уровне биологии. В биологии не оказалось законов как таковых, а в том редком случае, когда их можно было заметить — законы Менделя — возникла проблема с принципами соответствия. В результате среди среди философов биологии было обсуждение вопроса, сводится ли менделевская генетика к молекулярной биологии или нет.

Согласия по этому поводу достигнуто не было. Получается интересно. Любой биолог без колебаний скажет, что законы Менделя сводятся к молекулярной генетике — это интуитивно понятного. Однако выразить такое понимание формально не удается, поэтому ряд философов биологии утверждают, что даже этот пример доказывает несводимость биологии к химии, а тем более к физике.

Также стала по-другому трактоваться концепция научного объяснения. Объяснение в рамках научного реализма представляется в духе открытия реальных механизмов и причинно-следственных связей. Правда, формальное выражение этой интуитивно понятной идеи тем не менее не удается. Более того, среди философов возникло обсуждение того, можно ли естественный отбор вписать в такие рамки.

В любом случае возвращение научного реализма приводит к возрождению вопросов Дюбуа-Реймона на новом уровне развития науки. Вопрос про материю философы-материалисты решили путем введения физикализма. Материя — это то, про что говорят физики. Что сами физики говорят по этому поводу? По большей части ничего. Но некоторые замечают, что физика работает исключительно с математическими объектами.

Например, Макс Тегмарк в книге ‘Наша математическая вселенная‘ говорит, что успех науки показывает нам, что абсолютно все можно выразить языком математики. Как следствие реальность представляет собой не что иное, как математическую структуру и поэтому Тегмарк предлагает понимать название своей книги в буквальном смысле слова.

С другой стороны, физики переходят к рассмотрению таких вопросов, которые Дюбуа-Реймону даже не приходили в голову:

Почемы в нашей вселенной имеются такие законы, а не другие (обсуждение тонкой настройки).
Что было до образования вселенной.
Почему существует что-то, а не ничто.

Получается крайне интересно. С одной стороны, нередко можно услышать про псевдопроблемы, которые решают философы, с другой, ученые бодро берутся за решение таких задач, который явно выходят за границы возможностей науки.

Нейрофизиологи вплотную столкнулись с проблемой сознания. Утверждение о том, что наука должна объяснить все на свете, привело к развитию того, что называется философией сознания. В ее рамках философы и примкнувшие ученые бурно пытаются найти ответ на вопрос Дюбуа-Реймона, как из физического могут возникнуть ощущения. Эти построения без особых изменений переходят в учебники по нейрофизиологии и психологии.

Таким образом, на самом деле вопросы Дюбуа-Реймона остаются актуальны. Попытки начала двадцатого века объявить неразрешимые проблемы псевдопроблемами не удались. Современные ученые всерьез собираются их решить. Спираль развития похоже сделала свой оборот. Интересно, что ждет нас впереди.