Мне понравилось идея Дюбуа-Реймоном о границах науки, когда ряд вопросов выводятся за рамки науки. Я бы только сказал, что его рассмотрение принадлежит не науке как таковой, а философии. К сожалению, вряд ли в данном случае можно провести четкую границу и в этой заметке я просто ограничусь рассмотрением того, что случилось за прошедшее время с вопросами, поставленными Дюбуа-Реймоном.
Сразу же можно сказать, что про Ignorabimus Дюбуа-Реймона успешно забыли. По всей видимости в этом сыграла большую роль позиция, озвученная Эрнстом Махом (Анализ ощущений и отношение физического к психическому):
‘Правда, он [Дюбуа-Реймон] не сделал дальнейшего важного шага: он не понял, что если проблема признана принципиально неразрешимой, то в основе ее лежит неправильная постановка вопроса.’
‘Проблемы или решаются, или распознаются как несуществующие.’
Высказывания такого типа можно нередко услышать также в настоящее время. Посмотрим какое решение предлагал Мах. По поводу рассуждений о материи он занимал позицию, которую в современной терминологии называют научным антиреализмом. Приведу еще одну цитату Маха:
‘Как и бесчисленное множество других ученых, и он [Дюбуа-Реймон] видел во вспомогательном орудии специальной науки действительный мир.’
Согласно Маху представлениям об атомах в науке являются полезными, но не более того. В этом смысле атомы метафизически не существуют и таким образом первая загадка Дюбуа-Реймона о материи просто не возникает. Другими словами, разговоры о существовании научных сущностей беспредметны.
В целом Мах сводил физику к биологии. По ходу биологического развития появляется психика, речь, абстрактные понятия, математика и т.д. Наука рассматривается исключительно как способ экономии мышления:
‘цель физических исследований заключается в исследовании зависимости наших чувственных переживаний друг от друга, а понятия и теории физики суть лишь средства для достижения этой цели, — средства временные, которыми мы пользуемся лишь в видах экономии мышления.’
‘Здесь благотворно подействовал расцвет биологии и учения о развитии, показав (еще в 1865 году), что и всю психическую жизнь, а в особенности и занятия наукой, следует рассматривать как часть органической жизни, и тогда экономия мышления и изгнание бесполезной метафизики нашли свое более глубокое основание в потребности биологической.’
Ощущение у Маха представляло собой элементарный элемент мира, которой можно было рассматривать как физическое или психическое в зависимости от точки зрения. При этом «Я» объявлялось всего лишь комбинацией таких элементов и поэтому считалось иллюзией. В данном случае интересно отметить, что книга Маха полна «мы». Например, при обсуждении иллюзии «Я» Мах говорил так:
‘Мы слишком плохо знаем себя самих.’
Получается, что для науки «Я» не нужно и поэтому его вполне можно заменить на «мы». Наука отделяется от ученого и она начинает жить своей собственной жизнь. Голосом Маха говорит не Мах как таковой, а непосредственно наука, созданная этим самым «мы». Можно только отметить, что эта тенденция осталась до настоящего времени — ученые и философы, отрицающие «Я», сознание и свободу воли, уверены, что они говорят от имени той самой «мы»-науки.
Дюбуа-Реймон трактовал научное объяснение на психологическом уровне — объяснение эквивалентно пониманию. У Маха остался такой же подход, но существенно изменилось содержание предполагаемого понимания. В этом основная проблема трактовки объяснения как понимания — один понимает одно, другой другое. Достижение согласия путем рационального обсуждения в данном случае невозможно.
Идею о том, что нерешаемые проблемы являются псевдопроблемами, подхватили представители Венского кружка. В отличие от Маха существенно большее внимание стало уделяться логике. Предполагалось, что образованные люди все-таки смогут достичь согласия при условии, что они будут более внимательно следить за тем, как используются термины.
Постепенно это движение привело к рождению аналитической философии, которую я бы назвал новой схоластикой — в хорошем смысле этого слова, мне нравятся средневековые схоласты. Я согласен с тем, что следует стремиться к упорядочению терминологии. Философию в духе потока сознания я не воспринимаю.
Логические позитивисты с подозрением относились к теоретическим сущностям. С этой точки зрения первый вопрос Дюбуа-Реймона о невозможности познать, что такое атом, отпадал. Логические требования в конце концов привели к формулировке дедуктивно-номологической модели объяснения и стройной программы сведения специальных наук к физике в рамках единства науки. Редукционизм трактовался не в онтологическом смысле — в конечном итоге целью науки согласно логическим позитивистам являлось по-прежнему описание феноменов в человеческом мире. В этом смысле атомы оставались удобной научной конструкцией.
Тем не менее, в отличие от воззрений Маха в логическом позитивизме физические законы считались более фундаментальными, чем биологические и поэтому предполагалось, что эпистемологически биология должна свестись к физике, а не физика к биологии. Сознание как таковое позитивистов не интересовало (еще одна псевдопроблема), но гуманитарные науки в силу единства науки должны были входить в программу сводимости специальных наук.
Программа сводимости специальных наук к более фундаментальным была построена на предположении о том, что все науки используют законы — цель любой науки заключалась в открытии законов в своей области. Далее предполагалось, что законы специальных наук с использованием принципов соответствия могут быть сведены к законам более фундаментальных наук. Таким образом считалось возможным провозгласить единство науки — все науки в конечном итоге занимаются исследованием одного и того же мира.
Новое поколение философов науки решило вернуться к научному реализму. Раз ученые говорят об атомах, то атомы действительно существуют. С другой стороны, программа сводимости логического позитивизма забуксовала уже на уровне биологии. В биологии не оказалось законов как таковых, а в том редком случае, когда их можно было заметить — законы Менделя — возникла проблема с принципами соответствия. В результате среди среди философов биологии было обсуждение вопроса, сводится ли менделевская генетика к молекулярной биологии или нет.
Согласия по этому поводу достигнуто не было. Получается интересно. Любой биолог без колебаний скажет, что законы Менделя сводятся к молекулярной генетике — это интуитивно понятного. Однако выразить такое понимание формально не удается, поэтому ряд философов биологии утверждают, что даже этот пример доказывает несводимость биологии к химии, а тем более к физике.
Также стала по-другому трактоваться концепция научного объяснения. Объяснение в рамках научного реализма представляется в духе открытия реальных механизмов и причинно-следственных связей. Правда, формальное выражение этой интуитивно понятной идеи тем не менее не удается. Более того, среди философов возникло обсуждение того, можно ли естественный отбор вписать в такие рамки.
В любом случае возвращение научного реализма приводит к возрождению вопросов Дюбуа-Реймона на новом уровне развития науки. Вопрос про материю философы-материалисты решили путем введения физикализма. Материя — это то, про что говорят физики. Что сами физики говорят по этому поводу? По большей части ничего. Но некоторые замечают, что физика работает исключительно с математическими объектами.
Например, Макс Тегмарк в книге ‘Наша математическая вселенная‘ говорит, что успех науки показывает нам, что абсолютно все можно выразить языком математики. Как следствие реальность представляет собой не что иное, как математическую структуру и поэтому Тегмарк предлагает понимать название своей книги в буквальном смысле слова.
С другой стороны, физики переходят к рассмотрению таких вопросов, которые Дюбуа-Реймону даже не приходили в голову:
- Почему в нашей вселенной имеются такие законы, а не другие (обсуждение тонкой настройки).
- Что было до образования вселенной.
- Почему существует что-то, а не ничто.
Получается крайне интересно. С одной стороны, нередко можно услышать про псевдопроблемы, которые решают философы, с другой, ученые бодро берутся за решение таких задач, который явно выходят за границы возможностей науки.
Нейрофизиологи вплотную столкнулись с проблемой сознания. Утверждение о том, что наука должна объяснить все на свете, привело к развитию того, что называется философией сознания. В ее рамках философы и примкнувшие ученые бурно пытаются найти ответ на вопрос Дюбуа-Реймона, как из физического могут возникнуть ощущения. Эти построения без особых изменений переходят в учебники по нейрофизиологии и психологии.
Таким образом, на самом деле вопросы Дюбуа-Реймона остаются актуальны. Попытки начала двадцатого века объявить неразрешимые проблемы псевдопроблемами не удались. Современные ученые всерьез собираются их решить. Спираль развития похоже сделала свой оборот. Интересно, что ждет нас впереди.
Информация
Эмиль Дюбуа-Реймон: Не знаем и не будем знать
Про книга Макса Тегмарка: Спекулятивная философия с чистого листа
Карнап, Хайдеггер и современная физика
См. также: Что бы сказали логические позитивисты по этому поводу?
Приведена цитата из реферата статьи 2019 года, объясняющей появление сознания в мозге. Она сравнивается с цитатой Гегеля, которую в свое время критиковали логические позитивисты.